По рассказам деда Савелия.
(Из цикла: «Деревенские истории»)
В деревне у нас завсегда тихо было. А тут вдруг завелся какой-то паршивец, стали вещи пропадать у людей. Тазы из нержавейки, канистры из алюминия. У Петровича, что напротив живет, ночью провод с сарая срезали. А у бабки Степаниды, той, что у оврага, медный самовар. Прямо с кипятком сперли. Выставила она его на подоконник, чтобы в избе не чадил, а сама в погреб полезла за вареньем. Достала банку, глядь, а самовара и след простыл. Она в крик. Пол деревни сбежалось, искали всюду… В огороде, на дворе, весь овраг прочесали, даже в погреб заглядывали. Нету самовара, как будто и не было вовсе.
Ну, думаю, совсем плохи дела стали. Скоро во всей деревне ни одного ведра не останется. Умыкнут, и воды не в чем принести будет. А тут решил я как-то баньку свою истопить. Гляжу, а возле бани, прям у окошка, следы чужие. Э, думаю, значит и сюда жулики добрались. Наверное, в окошко присматривали, что у меня плохо лежит, что бы ночью слямзить. А у меня там бак на 200 литров из нержавейки, да тазы с ведрами. Нет, думаю, так дело не пойдет. Надо что-то предпринять.
И решил я в бане засаду устроить. Как стемнело, я значит тихонько так, вдоль оградки в баньку пробрался и за каменкой притаился. Шмотья накидал всякого, и сверху прикрылся. Вроде как куча белья нестиранного.
Сижу, жду. Уже совсем стемнело, в сон меня клонить стало, даже пару раз носом клюнул в печку… И вдруг слышу – шаги! Да не один человек, а двое, мужик с бабой. Постояли они возле бани, пошептались, и дверь в баню открывают. Ага, думаю. Сейчас они начнут тазы тащить, тут я и выскочу. Главное, чтоб раньше времени не спугнуть.
Сижу я значит, не дышу. А сердце так и бьется, того гляди из груди выскочит. Как бы думаю, не помереть от волнения. Вроде как свое охраняю, а все равно боязно.
Ну вот, заходят они в предбанник-то и остановились там, шепчутся.
Он ей говорит: - «Иди, мол, ко мне. Хочу тебя, аж сил нет».
А она ему: - «Чтой-то боязно Вася, вдруг кто услышит».
А он ей: - «Нет тут никого, дед Савелий спит давно, десятый сон видит».
И тут я их признал. Едрит твою за ногу, так это ж Васька, соседский шалопай. Приехал к своему деду, Петровичу, на каникулы из города. А девка вроде как наша, из местных… Нюрка.
Ну, думаю, вот те на! Ловил жуликов, а поймал любовников. Да прям с поличным. Хотел было кашлянуть, да выдать себя, но вдруг стало жутко не удобно вмешиваться. Вдруг подумают, что я за ними следил. Потом стыда не оберешься на старости лет. И пока я раздумывал, как поступить, уже поздно стало. Началось у них это самое, как бы это помягче сказать… любовь, в общем.
Одно мне не понятно было. Почему они бесстыдники, в мою баню пошли срамом этим заниматься? Что ж они, не могли другого места получше найти? И именно в тот момент, когда я тут засаду устроил на крадунов.
А в предбаннике шум не утихает, даже как-то темп усилился. Слышу, Васька говорит Нюрке: - «А давай-ка, вот так встанем»… «А теперь вот так»… «А давай еще так попробуем»… «А теперь повернись вот так и эдак»…
Ну, думаю, вон вас как понесло, бесстыдники. Это ж где такому в городе учат, чтоб потом на наших девках экспериментировать? Да я до старости лет дожил, а окромя как сверху да сзади и поз других не знаю. Да и время тогда другое было. То война, то разруха… то коммунизм строили, опять же, колхозы поднимали. То посевная, то уборочная. А еще скотину держали, да птицы всякой… С четырех утра и до поздней ночи на ногах. Сена накоси, дров наруби, воды натаскай… На кровать падаешь без рук, без ног. Тут уж не до любви. Как смогли в промежутках троих нарожать – до сих пор удивляюсь.
А тут, вон ведь как сейчас молодежь развлекается. Меня аж в пот бросило. Нет, думаю, я так долго не протяну. Да и ноги уже затекать стали. И тут Васька опять Нюрке шепчет: - «А давай как лошадки… иго-го, иго-го!»
- И-И-ГО-ГО-О-О-О! – Не выдержал я и заржал в полный голос.
Ой, что тут началось - ужас! Столько крика и визга я не слышал с тех пор, как лет пять назад у Петровича баня горела. Там, правда, потише было. Петрович в бане самогонку гнал, это и была причина пожара. Он слишком большой костер развел под котлом, он и взорвался. А старуха его, белье в предбаннике сушила. В общем, сгорела баня вместе с новыми платьями и самогонным аппаратом. Горе несусветное, как для одного, так и для другого.
А тут Васька с Нюркой так заорали с перепугу, что я чуть не оглох. Забегали они по бане-то… тазы, ведра – все пороняли. Шум, грохот такой, что даже собаки залаяли по улице. Мечутся они болезные, лбами сталкиваются, визжат, матерятся… Наконец сориентировались в какой стороне дверь-то, и прям так, в чем мать родила, и выскочили из бани, да в разные стороны, как зайцы… И дверь с петлей снесли…
На следующий день я Ваську встретил, к себе поманил. Говорю: - «Ты мне дверь на место повесь, и прибери там все. А я, так и быть, никому не расскажу про твою лошадку».
Вот такая история. А жуликов в соседней деревне поймали. Приезжие оказались, не из нашего района. Самовар, кстати, у них нашли и бабке Степаниде вернули, вот так то.
